«Дважды в Списках»

Рассказ о Прокуроре Куйбышевской области, который дважды за один год чудом избежал верной гибели. «Дело Ледвича. 1937-1940 годы».



«…А кругом говорили:
Вот парню везёт!»

(строка из песни «Не стреляй!»
ВИА ДДТ; 1980 год)





Бытует мнение о том, что «Нельзя дважды войти в одну реку». Как любая мировоззренческая назидаловка (не путать с понукаловкой и принудиловкой), эта «истина» верна примерно на 50 процентов. (По крайней мере, в моей жизненной практике.). А вот про «ВЫЙТИ дважды из одной реки», – про это как-то не припоминается высказываний. Герою этой истории – Прокурору Куйбышевской области Павлу Борисовичу Ледвичу – посчастливилось «выйти дважды» из смертоносной «реки» советского Кривосудия. Почти 20 лет Ледвич верно ему служил, и вот, едва-едва не погиб от него же. Два раза за один только год – 1938-й – он буквально стоял на краю могилы, и дважды невероятным образом уходил от смерти. Но, если говорить точнее, то фактически выползал.

Забегая вперёд, на оптимистичной нотке отметим, что на февраль 1957 года, после двух десятилетий игры «В кошки-мышки» со Смертью, П.Б. Ледвич жил мирной жизнью в Станиславской области Украинской ССР. Затем его следы теряются в мутной советской действительности. Но… скорее всего, это и к лучшему. Для него самого, в первую очередь:

«Кто понял жизни смысл и толк,
Тот навсегда затих и смолк» (И. Губерман).

В основу изложения положены материалы Архивно-следственного дела (АСД) № П-5193 в трёх томах (объединено с И.И. Даниэлюс и П.Н. Рудаковым), хранящегося в Архивном подразделении Управления КГБ по Куйбышевской области. Исследовано в январе 1992 года.

Прокуратуру Куйбышевской области П.Б. Ледвич возглавлял всего пять месяцев – с мая 1937 года до 21 октября 1937 года. Но, что это были за «месяцы»! Один месяц 1937-го года равен десятилетиям «нормальной» жизни в СССР. Тут, правда, встаёт большой вопрос: а была ли когда-нибудь в СССР «нормальная жизнь»? По минимальности длительности пребывания в должности быть бы Ледвичу рекордистом, если бы не первый Прокурор Самарской губернии А.М. Дьяконов. В 1922 году Дьяконов возглавлял Прокуратуру всего полтора месяца – даже ещё меньший срок, чем Ледвич в 37-ом. Все другие Прокуроры Самарской губернии и Средневолжского края предвоенной поры находились в должности по несколько лет – явно дольше, чем Ледвич.

Случаются в жизни такие ситуации, при которых человек самым фантастическим, самым непредсказуемым образом избегает верной гибели. К примеру, ехал в автобусе, вдруг, бац, жуткая авария! На соседних местах – и справа, и слева, и спереди, и сзади – все погибли, а он уцелел. Один из многих! Читаешь подобные жизненные истории, и радуешься за него. Про таких говорят: «Родился в счастливой рубашке. Повезло». Предугадать это, специально что-то сделать ради Чуда Спасения – невозможно. Тут только Его Величество Случай решает, кому достанется счастливый жребий.

Павлу Борисовичу Ледвичу фантастически повезло в далёком 1938 году даже дважды. Два раза за один год его включали в «Сталинские расстрельные списки»:

  • Список от 3 февраля 1938 года; завизировали «благодетели народа» Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов;
  • Список от 29 сентября 1938 года; завизировали Сталин, Молотов.

И оба раза он самым невероятным образом оставался в живых. А, надо заметить, попав в такой проскрипционный список, у человека практически не было шансов на спасение. Всесоюзная Машина убийств в 1937-1938 годах работала чётко: записали тебя на казнь – будь любезен, отправляйся на «тот свет». И, главное, молча, не создавая проблем комендантам, палачам, регистраторам убийств, врачам Санчасти НКВД и прочим «честным исполнителям».

Исключения из этого правила единичны. Так, деятельницу польского коммунистического движения Веру Костшеву (Кошутскую) в «Расстрельном Списке» от 15.09.1937 года одним росчерком пера перевёл из «расстрельной» категории в «концлагерную» лично. Редко-редко после включения в расстрельный список человека могли чуть-чуть «подзадержать» на «этом свете» (примеры председателя Госбанка СССР Л.Е. Марьясина, А.К. Мирского), временно отсрочить казнь по каким-то особым, индивидуальным резонам. Но, опять же, как правило, затем его вновь включали в другой уже список и, наконец, добивали (это в двадцатом-то веке).

Ледвича из «расстрельной» категории в «не расстрельную» никто доброй рукой не переводил. А вот он выжил «Всем смертям назло», как говаривала на Всесоюзных Talk-Show «От всей души» в 70-е годы ХХ века немолодая псевдо-«звезда» советского телеэкрана В. Леонтьева (она же «Тётя Валя» из телепередач «В гостях у сказки» и «Спокойной ночи, малыши!»). Народ «от всей души» рыдал у телеэкранов над разыгрываемыми телепропагандой сюси-пюси-сантиментами, но принципиально не желал ничего знать ни про ужасы Сандормоха 1937 года, ни про «Орловский расстрел 1941 года», ни про «Барбышский расстрел», ни про «Катынский расстрел», ни про тысячи других, больших, средних и малых, расстрелов. Потом, спустя десятилетия, они с чистыми глазками говорили: «А мы же не знали ничего!!! Не ведали про творимые при Сталине зверства!». Как будто такое незнание могло служить оправданием. Если, по нормам юриспруденции, существует преступное бездействие, то, наверно, должно существовать и преступное «НЕзнание»? Более того: тех, кто отказывался «верить» в пропагандистские сказки про «благие дела», они ещё и травили до самозабвения. Ну, это уже другая тема, вернёмся к Ледвичу.

В подвалах Куйбышевского УНКВД Ледвич прозябал более трёх лет – с даты ареста 23 октября 1937 года до ноября 1940 года, когда Особое Совещание НКВД СССР приговорило его к 8 годам сталинских истребительных концлагерей. Этот период его жизни целесообразно разбить на два подпериода:

  1. С даты ареста до суда выездной сессии ВК ВС СССР: октябрь 1937 года – май 1938 года;
  2. С новой волны следствия до тайного внесудебного приговора Особого Совещания 19 ноября 1940 года: май 1938 года – осень 1940 года.

И всё это время существовала реальная угроза его жизни.

В ходе семимесячного следствия в казематах Куйбышевского Управления НКВД Ледвича «пристегнули» к большой группе куйбышевских партийных, советских и хозяйственных работников с намерением судить всех судом выездной сессии Военной Коллегии Верховного суда СССР, причём, >90 процентов подсудимых приговорить к расстрелу, и тут же, «не отходя от кассы», расстрелять. Датами судилищ были определены весенние деньки с 10 по 19 мая 1938 года. На 99,99999999999999… процента Ледвичу «летел» смертный приговор. Расстрельный список от 03.02.1938 г. на 126 человек (в отличие от второго Списка от 29.09.1938 г.) был натуральным билетом «на тот свет». Такова была обычная практика по всему Советскому Союзу, а не что-то из ряда вон выходящее, специально для Куйбышевской области. Про «кампанейщину» что-нибудь слышали? Так вот, это она самая и есть.

Первый раз, в мае 1938 года, Ледвич избежал смерти, потому что чудом оказался «пристёгнут» к другому подсудимому – своему предшественнику по должности Прокурора Куйбышевской области Н.П. Жалнину. И, надо заметить, именно это стало его главным, хотя и не преднамеренным, Подвигом в жизни. Жалнин на следствии удумался вставить в свои собственноручные «показания» акростих «ПОКАЗАНИЕ ЛОЖНО», огласил этот финт на суде и, тем самым, поверг судей в ступор. Как результат этой придумки, на короткий срок спас себе жизнь. А заодно он спас жизнь и Ледвичу, связанному с ним самой логикой следствия. Ну, и, конечно же, собственное нетривиальное (скажем так) поведение Ледвича на судилище 14 мая 1938 года тоже сыграло свою спасительную роль: «брыкался», как только мог.

Но, скажем честно: само по себе «брыкание» подсудимых на судах выездных сессий ВК ВС СССР в 1937-1938 годах никаких гарантий выживания не давало. Брыкались тысячи. Открещивались от принудительных «признаний». Спорили с судьями, убеждали их, пытались «выцарапать» себе жизнь. А выжили из них… единицы? То есть, спас Ледвича не сам факт его «активной полемики» с судьями. Спасло его целое сплетение разных обстоятельств в тот роковой день 14 мая 1938 года. Но, в первую очередь, его спасло то, что он сказочным образом «выплыл» на оригинальной выходке Н.П. Жалнина.

На должность Прокурора Куйбышевской области Ледвич попал в мае 1937 года в результате групповой кадровой перестановки. После скандала с участием 1-го заместителя председателя Куйбышевского городского Совета Н.И. Блудау в январе 1937 года стало очевидно, что его прямой начальник – председатель Горсовета Ф.Ф. Царьков – не может дальше пребывать в этой должности. Будучи очень больным человеком, Царьков не был в состоянии полноценно руководить хлопотным городским хозяйством и контролировать всех жуликов, инициативных, деловых и предприимчивых. 7 апреля 1937 года его перевели на более спокойную должность секретаря Президиума облисполкома, а председателем Горсовета, вместо него, стал бывший 1-й заместитель председателя Облисполкома П.Н. Клюев. На освободившуюся, таким образом, должность зампреда ОИК планировался Прокурор области Н.П. Жалнин. Его даже освободили от прокурорства 8.04.1937, но по ряду обстоятельств так и не назначили на новую должность. Соответственно, вместо Жалнина, новым областным Прокурором в мае 1937 года стал Ледвич.

Взаимосвязь кадровых перестановок была такова: Блудау > Царьков > Клюев > Жалнин > Ледвич. Номенклатурный бильярд: один «шар» привёл в движение несколько других «шаров».

Заделавшись Прокурором области в мае 1937 года, Ледвич, по стародавней традиции, начал активнейшим образом изображать бурное служебное рвение перед начальством. А главное-то начальство у него находилось под самым боком, в Куйбышеве, в областном комитете Коммунистической партии. Не в далёкой Москве, в которой и сами-то жили одним днём, не понимали, кто будет арестован сегодня, а кто завтра. С мая по октябрь 1937 года разоблачительные материалы авторства Ледвича сыпались один за другим. Как и положено советскому прокурору.

31 мая 1937 года в адрес 1-го секретаря Куйбышевского обкома ВКП(б) П.П. Постышева из-под пера Ледвича ушел резонансный (можно даже сказать, модный, в стиле резко вошедшей в моду Показухи «заботы о народе») материал «Об избиениях колхозников должностными лицами» (ПАКО. Ф. 1141, оп. 18, д. 17, лл. 110-113). То есть, раньше десятилетиями по всей стране начальнички лупцевали людей «ни за что – ни про что», а тут вдруг в 1937 году «наверху» резко изменили государственную позицию по этому вопросу – с индифферентного «невмешательства» до крайней озабоченности.

«Мною дано распоряжение всем райпрокурорам в декадный срок закончить расследование всех дел о насилиях над колхозниками и обеспечить срочное рассмотрение их в суде, добиваясь применения к насильникам наказания – лишения свободы. Прошу крайком [правильно – обком. Д.К.] ВКП(б) и облисполком дать соответствующие указания по этому вопросу всем райкомам и райисполкомам, а также заслушать на Президиуме облисполкома доклады председателей райисполкомов тех районов, где имели место частые случаи насилий над колхозниками», – в духе показушной заботы об истязаемом местными начальничками народе писал П.Б. Ледвич в послании Постышеву.

Отметим, что в скором времени раскрылась истинная личина прокурора Ледвича. Под маской правоверного сатрапа, как оказалось, скрывался настоящий саботажник проводимой государственной политики, интриган и натуральный вредитель по отношению к Советской Юстиции.

3 июня 1937 года Ледвич направил Постышеву и Уполномоченному Комиссии Партийного Контроля (КПК) при ЦК ВКП(б) по Куйбышевской области А.А. Френкелю материал о привлечении к уголовной ответственности крупного местного деятеля – К.Н. Антонова – за стародавние финансовые махинации. (там же, л. 116).

19 июня 1937 года от Ледвича Постышеву пошли разоблачительные данные о бесчинствах районного начальства в Головинщинском районе. В скором времени они легли в основу резонансного открытого суда над районным начальством. Газета «Волжская коммуна» с явным наслаждением публиковала отчёты о ходе «Головинщинского процесса», и инициатором этого гнусного действа по праву можно считать областного Прокурора П.Б. Ледвича. (там же, лл. 142-145). По итогам процесса расстреляли семь человек, включая 1-го секретаря райкома партии, молодого и очень перспективного партийного работника В.М. Звягина. («Волжская коммуна», 11.09.1937).

Тогда же, в июне 1937 года, Ледвич «накатал телегу» на имя и. о. Прокурора РСФСР Ф.Е. Нюриной. В своём доносе он обвинил будущего «подельника» – председателя Куйбышевского областного суда И.И. Даниэлюса – в «выступлении с фашистской пропагандой» (ПАКО. Ф. 1141, оп. 18, д. 37, лл. 59-60).

14 июля 1937 года Ледвич направил Постышеву «Справку» о финансово-хозяйственных преступлениях в системе Куйбышевского областного отдела народного образования (ОблОНО). (ПАКО. Ф. 1141, оп. 18, д. 17, лл. 206-209).

В октябре 1937 года Ледвич проводил и другой публичный процесс – над руководителями Вешкаймского района во главе с 1-м секретарём райкома партии Ф.А. Пинковским. Шесть убитых по приговору выездной сессии Спецколлегии Куйбышевского облсуда – его заслуга.

Но вот полного доверия Ледвичу от вышестоящих инстанций не было. Понять это можно по составу «Тройки» Управления НКВД СССР по Куйбышевской области. При создании «Троек» в июле 1937 года по всей стране, как правило, в их составы назначали областных, краевых и республиканских прокуроров. Подчёркиваю: не «на сто процентов», но, как правило. И вот, действующего Прокурора Куйбышевской области Ледвича не включили в состав куйбышевской областной расстрельной «Тройки». Центральные власти даже пошли на такой, довольно стрёмный, прямо скажем, её состав (И.П. Попашенко, Р.К. Нельке и П.Н. Клюев), но областного Прокурора, коему самое место было в её составе, не включили. Странно это. Два (!) «первых» руководителя Управления НКВД (хватило бы и одного) плюс… председатель городского Совета. (Председатель-то Горсовета как, вообще, затесался в эту «Тройку»?!). Весьма труднообъяснимый состав. А, главное, чем провинился Прокурор области, если ему отказали в доверии заседать в расстрельной «Тройке» и подписывать её исторические решения? С позиций «сегодняшнего дня» это можно поставить Ледвичу в заслугу, но в далёком 37-ом году это был зловещий для него симптом.

Если смотреть на описываемые события из нашего «Прекрасного далека», то «37-й год» лично для П.Б. Ледвича изначально не предвещал ничего хорошего. Траектория его движения была, как у большинства номенклатурных работников: в направлении казни. В мае 1937 года его назначили на должность областного Прокурора. 10 октября вышибли из партии. 21 октября сняли с должности. 23 октября арестовали. А дальше уже вариантов практически не было: пристрастное, крайне необъективное следствие, комедия суда и убийство.

19 октября 1937 года, за четыре дня до ареста Ледвича, начальник 4-го (Секретно-политического) Отдела УГБ Управления НКВД СССР по Куйбышевской области, старший лейтенант ГБ Н.А. Деткин направил 1-му секретарю Куйбышевского обкома ВКП(б) П.П. Постышеву «Справку о компрометирующих материалах на областного Прокурора Ледвича». На Справке Постышев 22 октября начертал своими любимыми зелёными чернилами: «Обком не возражает против ареста Ледвича». (Том 1 АСД, л. 1).

23 октября Ледвича арестовал другой высокопоставленный сотрудник 4-го Отдела УГБ – лейтенант ГБ А.В. Коган. Обыск в его служебном кабинете проводил И.М. Аракчеев.

Начиная с даты ареста 23 октября 1937 года, алгоритм жизненных перипетий Ледвича развивался по общей для всех арестованных схематике. Сидение в переполненных камерах Куйбышевской политохранки. Редкие допросы следователями по ими же установленному весьма странному «графику» (точнее, когда им вздумается). Редкое, когда прикажут, подписание дурацких, совершенно бессмысленных, никчемных бумаженций, именуемых высокопарным термином «процессуальные документы». Ожидание судилища. И прочие «развлечения» сидельцев вроде диковатой акции в апреле 1938 года, за месяц до судилищ Военной Коллегии, с собеседованиями с военными прокурорами в присутствии всё тех же следователей УНКВД (маразм полнейший). Затем суд и казнь. Вот и вся траектория. Которую, кстати сказать, именно Ледвичу удалось поломать.

Как было записано в «Анкете арестованного» (АСД, том 1, л. 8), биография Ледвича имела такое «пятно», как членство в «другой партии» – в РСДРП меньшевиков-интернационалистов. И хотя термин «интернационалистов» как бы подчёркивал их духовную близость с большевиками, зловещее слово «меньшевиков» автоматически выдавливало человека «за рамки» закона. Собственно, Ледвич этого никогда и не скрывал. В анкетах делегатов партийных конференций всегда содержался пункт о членстве в «Других партиях» (ПАКО. Ф. 714, оп. 1, ед. хр. 494, л. 151 – анкета делегата 6-й Куйбышевской городской партконференции Ледвича на февраль 1937 года с указанием его членства в РСДРП меньшевиков). Но, до середины 30-х годов в этом не усматривали криминала. До «Ежовщины» термин «интернационалисты» перевешивал слово «меньшевиков». Начиная с «Ежовщины» и позже, наоборот: термин «меньшевики» стал перевешивать слово «интернационалисты». В конце концов, бывшими меньшевиками были оба высших Прокурора страны: Прокурор СССР А.Я. Вышинский и Прокурор РСФСР В.А. Антонов-Овсеенко.

Размазывать здесь муру про политические и организационные различия между «просто» меньшевиками и «меньшевиками-интернационалистами» нет необходимости. Эта информация содержится во всех энциклопедиях с «доежовских» времён (МСЭ 1-го издания) по сю пору, не говоря уж о сети Интернет. Подавляющее большинство партийно-государственных работников, репрессированных в Ежовщину, ни к каким «чуждым» партиям никогда не принадлежали, тем не менее, были бездумно казнены. Кроме того, согласитесь, общественно-политическая ситуация «образца 23/24… годов» – не та среда, в которой разумно обсуждать разногласия между так называемыми «оборонцами» («просто» меньшевиками) и «пораженцами» (большевиками и их приятелями меньшевиками-интернационалистами). Слово-за слово, а можно схлопотать лет нцаццать 5-8-10-12… за «дискредитацию подвига» поддержки «своих любимых» угнетателей и поработителей? Поэтому ограничимся лишь констатацией факта существенного отягощения обвинений против арестованных в 1937-1938 годах лиц при обнаружении в их биографиях членства в партии меньшевиков.

Далее – у Ледвича всё шло, как у всех. Уже в день ареста – 23 октября 1937 года – он попал на допрос к следователям И.Е. Лейну и С.К. Суровенкову (АСД, том 3, л. 571). Многосуточное принудительное стояние («Стойки»), пытки лишением сна и побои, непривычные для гражданина «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек», сделали своё дело. 29 октября – недели не прошло с ареста – Ледвич подписал «Собственноручное заявление» на имя самого Наркома внутренних дел СССР Н.И. Ежова (уровня начальничка местного УНКВД, разумеется, следователям было не достаточно) (АСД, том 1, л. 48). Не факт, конечно, что дата фактического подписания заявления совпадала с той, что проставлена на этом документе, но других сведений по этому вопросу нет.

В «Собственноручном заявлении» Ледвича от 29.10.1937 года содержался традиционный для той эпохи набор самооговоров и «признаний». «Завербован» в правотроцкистскую организацию в 1936 году своим начальником – Прокурором Куйбышевского края Н.П. Жалниным. «Продвигался им по службе и по его протекции стал Прокурором области». «Извращал карательную политику советской власти». «Рассылал врагов народа на должности районных прокуроров». «Смазывал политические дела против врагов народа в районах Куйбышевского края и области, выводил из-под ударов членов правотроцкистской организации». В состав контрреволюционной организации входили работники органов Прокуратуры Куйбышевского края и области: (следует перечень «врагов народа»): «ярый троцкист» Бородин (заместитель прокурора), сотрудники прокурорских органов Чёрствый, Бескоровнов, Христиньин, Коннов (помпрокурора по спецделам), Векессер, Керов, Полонецкая, Манькович, Егоров, Бабицкий, Пинчук…

Особый интерес представляет список работников областной Прокуратуры, указанных в Заявлении П.Б. Ледвича от 29 октября 1937 года как члены контрреволюционной организации:

  • Бородин И.С. – заместитель краевого Прокурора (кстати, не арестовывался);
  • Бредихин Николай Васильевич –
  • Христиньин Иван Григорьевич – старший помощник Прокурора Куйбышевской области по надзору за исправительно-трудовыми учреждениями (ИТУ);
  • Векессер Карл Иванович – старший помощник областного Прокурора, начальник отдела «общего» надзора;
  • Коннов Михаил Николаевич – помощник Прокурора по спецделам;
  • Манькович Сарра Ильинична – помощник областного Прокурора;
  • Керов Иван Евгеньевич – помощник областного Прокурора.

За исключением Христиньина, никто из перечисленных прокурорских работников под молот репрессий не попал. Но по каждому из них проводилась особая «проверка» с целью выявления политического криминала в их биографиях.

Кроме того, по подозрению в соучастии в «антисоветской» деятельности Ледвича проверкам подверглись и работники областного суда:

  • Сычев Иван Дмитриевич – председатель краевого (областного) суда в 1934-1937 годах;
  • Голдасинская Анна Павловна – член областного суда;
  • Вихарев Иван Иванович – член областного суда;
  • Зиньковский Виктор Дмитриевич – член областного суда;
  • Мельников Григорий Романович – член областного суда.

С одной стороны переписывать здесь всю эту однотипную муру про «злодеяния» нет необходимости: это описано в тысячах повторений по всему бывшему СССР. С другой стороны, и пропустить эти рассусоливания тоже нельзя.

Кроме однообразных обвинений в «участии в правотроцкистской организации» и «вредительстве на юридическом фронте», Ледвичу предъявили и конкретное обвинение: «незаконное преследование «честного чекиста» Калинина Фёдора Максимовича».

Тут следует сделать коротенькое отступление и сказать, что «Дело Ф.М. Калинина» является одним из скучнейших эпизодов в увлекательнейшей драме «Ежовщины» в Куйбышевской области. Но, к сожалению, без его описания картина ежовских репрессий была бы неполной.

Итак. Калинин Фёдор Максимович, 1905 года рождения, член ВКП(б) с июня 1929 года, в 1935-1936 годах – начальник Утевского районного отдела НКВД в селе Утевка Куйбышевского края.

В ходе массовых политических репрессий 1937-1938 годов в Куйбышевской области «Дело Ф.М. Калинина» имело принципиальный характер. Оно использовалось организаторами репрессий в качестве примера вредительского преследования «честных чекистов» «врагами народа», пробравшимися в правоохранительные органы Куйбышевской области. Обвинения в «противозаконном преследовании» Калинина были предъявлены политическим тяжеловесам Куйбышевской области того времени: бывшему начальнику УНКВД Ф.А. Леонюку, бывшим Прокурорам области Н.П. Жалнину и П.Б. Ледвичу, Уполномоченному КПК при ЦК ВКП(б) по Куйбышевской области А.А. Френкелю, начальнику ОК УНКВД М.И. Рубинштейну, Особоуполномоченному УНКВД А.И. Крунту.

Суть «Дела Калинина» сводилась к следующему.

10.02.1936 в селе Утевка произошёл пожар, нанесший значительный материальный ущерб Утевской МТС. Начальник Утевского РО НКВД Ф.М. Калинин счёл виновным в пожаре директора МТС В.А. Крылова и возбудил против него уголовное дело. Следствие основывалось на положении об умышленном поджоге Утевской МТС в целях политического вредительства. Во время следствия Крылов подал жалобу о незаконных действиях Калинина, в результате чего в Утевку для расследования выехала комиссия в составе заместителя Прокурора края П.Б. Ледвича, начальника ОК УНКВД М.И. Рубинштейна и заведующего совхозным сектором крайкома ВКП(б) И.А. Вайнера. Комиссия заняла позицию в оправдание Крылова и, в частности, установила факт незаконного ареста по «делу о поджоге МТС» директора мясомолочного совхоза Ханина, который более двух месяцев содержался под стражей.

Это была первая половина 1936 года, когда в «вечном конфликте» между собаками и кошками (районными властями и районной политохранкой) по умолчанию ещё подразумевалась правота властей, а не охранки. Спустя короткое время, всё развернулось на 180 градусов: «правыми» стали считать именно НКВДшников.

Тогда же, в 1936 году, по распоряжению начальника Управления НКВД Ф.А. Леонюка уголовное дело в отношении В.А. Крылова было прекращено, а его инициатор – Ф.М. Калинин – по приказу Леонюка от 01.07.1936 был арестован. Чуть позже Калинина привлекли к уголовной, а затем и к судебной ответственности «за незаконное возбуждение уголовного дела в отношении Крылова». Следствие по обвинению Калинина вёл Особоуполномоченный УНКВД ст. лейтенант ГБ А.И. Крунт, который возбудил ходатайство перед Особоуполномоченным НКВД СССР В.Д. Фельдманом о предании Калинина суду и 03.08.1936 Фельдман дал санкцию на арест Калинина.

В 1936 году Калинина осудил к условному наказанию Военный трибунал войск внутренней охраны НКВД Куйбышевской области. Но, и этот приговор «за мягкостью» был опротестован помощником Военного прокурора войск внутренней охраны Управления НКВД по Куйбышевскому краю С.Р. Вольфом и Военным прокурором Н.И. Кондратьевым. Причём, инициатором опротестования «мягкого» приговора указывался Уполномоченный КПК А.А. Френкель. 26 октября 1936 года Френкель направил членам КПК при ЦК ВКП(б) В.С. Богушевскому и В.Я. Гроссману заявление о недопустимости столь «мягкого» условного приговора Калинину. В результате 9 декабря 1936 года Военный трибунал Приволжского военного округа приговорил Калинина по ст. 193-17 п. «а» УК РСФСР к более тяжёлому наказанию – к 1,5 годам заключения в ИТЛ.

С наступлением «новых времён» в 1937 году «Делу Калинина» была дана принципиально иная интерпретация. По мере фальсификации Куйбышевским УНКВД «Дела правотроцкистской организации» и вовлечения в орбиту политических репрессий Френкеля, Ледвича, Рубинштейна, Крунта и других изменилась квалификация действий Калинина при расследовании обстоятельств пожара в Утевской МТС. Сам пожар был расценен, как политическое вредительство «врагов народа». В.А. Крылов был назван «активным участником правотроцкистской организации» и 02.09.1940 г. Особым Совещанием НКВД СССР приговорён к 5 годам ИТЛ.

25.10.1937 – составлено «Заключение» о необходимости реабилитации Ф.М. Калинина за подписью секретаря УНКВД И.В. Миронычева и помощника Военного прокурора ПРИВО, военюриста 1 ранга Алексеева. В «Заключении» содержалась рекомендация «наказать» Леонюка, Крунта, Вольфа, Кондратьева, Рубинштейна за противозаконное преследование Калинина. Ледвич к тому моменту уже два дня находился под арестом.

20.12.1937 – судебно-надзорная коллегия Верховного суда СССР под председательством А.Н. Винокурова прекратила уголовное дело в отношении Ф.М. Калинина. В итоге он был освобождён и возвращён на работу в органы НКВД, а его гонители Жалнин, Ледвич, Френкель, Рубинштейн и Крунт – арестованы по политическим обвинениям и впоследствии осуждены к разным мерам наказания. Осуждения, странным образом, избежал лишь Ф.А. Леонюк.

«Дело Калинина» – замечательная иллюстрация того, как некая юридическая система в своих перекосопизженных «решениях» руководствовалась не объективными обстоятельствами конкретных дел (что потребовало бы от неё фантастического, во веки веков не достижимого профессионализма), а сиюминутными, насквозь политизированными, выгодами и резонами. Конъюнктурщина наигнуснейшего пошиба. …И вот прошло 80-90 лет… И что мы наблюдаем?

После ареста П.Б. Ледвича «славными» органами НКВД (23 октября 1937 года) в его жизненной стратегии произошли существенные перемены. Открылась его, что называется, «истинная сущность». Ещё недавно фонтанирующая, его лютая готовность всеми силами проводить репрессивную политику уступила место коварному, изворотливому поведению, направленному не только на то, чтобы любой ценой сохранить себе жизнь, но и на активное противодействие Советской Юстиции. Неслыханно! Бывший Прокурор области, оказавшись за решёткой, принялся изо всех сил запутывать как органы советского следствия, так и высокий советский суд!

Вместо того, чтобы послушно подставить голову под пулю ежовского палача, сей деятель стал выкручиваться и изворачиваться, «как Димитров под Рейхстагом». Забыл, где находится?! И самое возмутительное то, что его антиобщественные потуги дали ожидаемый результат. Остался в живых.

И главным днём в жизни П.Б. Ледвича стал День его Второго Рождения – 14 мая 1938 года. Всё, что с ним происходило в этот день, просто не укладывается в голове. Я могу это представить в кинотворениях Марио Кассара и Ридли Скотта. Но в реальной жизни это невозможно вообразить.

Невероятно, но факт: в изуверской системе советского Кривосудия «образца 1938 года» случались и фантастические сбои.

14 мая 1938 года бывшие Прокуроры области Н.П. Жалнин и П.Б. Ледвич поочерёдно в качестве подсудимых предстали перед выездной сессией Военной коллегии Верховного суда СССР.

Вот «золотые» имена судебной бригады выездной сессии ВК ВС СССР в Куйбышеве. Именно они в период с 10 по 19 мая 1938 года отправили на тот свет около 300 должностных лиц партийного, советского и хозяйственного аппаратов Куйбышевской области:

  • Горячев Андриан Дмитриевич – председательствующий выездной сессии ВК в Куйбышеве. Он же – по должности действующий член Военной Коллегии Верховного суда СССР в звании «Диввоенюриста».

  • Миляновский Бронислав Владимирович – член выездной сессии ВК ВС СССР. Звание – Диввоенюрист;

  • Микляев Александр Ильич – член выездной сессии ВК ВС СССР. Он же – по должности председатель Военного трибунала Приволжского военного округа в Куйбышеве. Звание – Бригвоенюрист.

Кроме этих трёх деятелей, в состав судейской бригады входили также:

  • Кондратьев И.П. – «секретарь выездной сессии ВК ВС СССР». Звание – военюрист Первого ранга;
  • Шульц-Анн – присутствующий на всех заседаниях «от имени Закона» помощник Прокурора Главной Военной Прокуратуры (ГВП) РККА. Звание – военюрист Первого ранга.

Главный «центровой» среди них – А.Д. Горячев. Его сподручные по бокам – Миляновский и Микляев. Другие два – Кондратьев и Шульц-Анн – номинальные фигуры «пиши-читай», канцелярские помощники . Шульц-Анн, кроме того, по своей прокурорской должности «Утверждал» «Обвинительные заключения» по каждому подсудимому (а зачем?). Эти «Обвинительные заключения» педантично подшиты ко всем без исключения Архивно-следственным делам (АСД) осуждённых в мае 1938 года куйбышевцев.

Человек по фамилии «Шульц-Анн» во всех архивно-следственных делах указан без инициалов, и все мои попытки разузнать что-либо о нём не увенчались успехом. Человек-загадка.

Несколько лет назад на просторах сети Интернет мне попалось коммерческое объявление о продаже документа от 24.08.1940 года с автографом Шульц-Анн в должности Военного прокурора отдела военной Прокуратуры Краснознамённого Балтийского флота. Если бы я владел техникой виртуальных он-лайн покупок, то не пожалел бы эти 300 рублей и приобрёл бы бумажку. Но – не судьба.

Именно эта «пятёрка» фигурирует в АСД всех осуждённых выездной сессией ВК ВС СССР в Куйбышеве в мае 1938 года. И мало, кому из них, была сохранена жизнь.

14 мая 1938 года Ледвичу и Жалнину судьи даже милостиво разрешили устроить очную ставку прямо в суде. Жалнин на следствии, вообще, выкинул финт: в протоколе допроса зашифровал слова таким образом, что первые буквы складывались в словосочетание: «П-О-К-А-З-А-Н-И-Е Л-О-Ж-Н-О». Обдурил товарища следователя. Выставил его лабухом перед членами выездной сессии. И это выплыло на суде, как он и замышлял! Во всём СССР додумался ли кто-нибудь ещё до такого?! Цирк, да и только.

В итоге, из-за обнаруженных «процессуальных нарушений» приговоры Ледвичу и Жалнину в тот день не выносились, а их дела были направлены на доследование. Система дала сбой, а это, сами понимаете, не шутки-прибаутки!

После такой неслыханной дерзости («Ледвич и Жалнин взяли, да и додумались выставить в суде следственные органы дураками») Ледвич и Жалнин из мести подверглись свирепым истязаниям со стороны работников УНКВД. Можно себе представить, в какую бешеную злобу впали сотрудники НКВД после такой «подставы». Жалнина угнали в Москву в ГУГБ. Ледвича прессовали в Куйбышеве. В заявлении от 16.08.1939 г. он описал свои злоключения сразу после инцидента в суде:

«13 мая 1938 года /то есть, накануне судилища и уже заранее предрешённой казни – Д.К./ меня собрали в камере для отправки в Кряжскую тюрьму, но перевели в комнату следствия, где Углев вручил мне копию обвинительного заключения и сообщил о предстоящем суде. Вплоть до суда (за исключением нескольких часов, когда он ушёл домой спать) Углев стоял над душой и увещевал меня признать свои показания в суде. Углев подчеркнул, что суд спросит, признаёт ли себя обвиняемый виновным, и этим ограничится. Прямо в суде 14 мая после отказа от своих следственных показаний и очной ставки с Жалниным меня поместили в милицейскую камеру, где содержались бандиты и воры. Там я пробыл 15 дней. Затем отправили в Кузнецкую тюрьму и там 2,5 месяца сидел в одиночной камере. Больного, 12 августа 1938 года меня отправили в УГБ, и прямо с поезда я попал на пристрастный допрос. По приказу Гринберга спецконвой не давал мне спать и есть, а утром 13 августа сотрудник Майченков по приказу Гринберга поставил меня в угол «на стойку». Майченкова сменил Фаттеев. Сначала я не соглашался писать на себя. Гринберг требовал, чтобы я писал заявление председателю выездной сессии Военной Коллегии «с искренним заявлением о раскаянии». Три дня я был на стойке и без пищи, так как Майченков сказал о распоряжении Гринберга «оставить меня на диете». Я был в полубессознательном состоянии. Несколько раз ночью Гринберг врывался в кабинет, тряс меня за грудь, изрыгая мерзкие ругательства, рывком усадил меня на табурет и своими наступил на мои ноги и стал бить меня по лицу. После этого я написал «собственноручные показания».

Полнейший Беспредел. После такой «убедительной аргументации» со стороны следователей Ледвич 17.08.1938 г. написал заявление на имя председателя ВК ВС СССР В.В. Ульриха:

«Искренне сожалею о случившемся и раскаиваюсь в своём поведении 14 мая сего года на судебном заседании при рассмотрении дела по обвинению меня в участии в контрреволюционной правотроцкистской организации Куйбышевской области».

Очередной парадокс той эпохи: человека насилием принудили «раскаяться» в том, что он спас свою жизнь. Один из трёхсот. И он таки «раскаялся», если верить написанному на бумаге. Средневековье рулеззз. Отметим, между прочим, что 14 мая 1938 года в Куйбышеве выездной сессией ВК ВС СССР судились 42 человека. 37 из них были приговорены к расстрелу и в тот же день убиты. Двоих (В.В. Полякова и Р.Б. Решину) приговорили к концлагерям, а по троим – Ледвичу, Жалнину и Кристу – приговор не выносили, а направили их «дела» на переследование.

Такой «бунт на корабле» был настоящим ЧП (Чрезвычайным Происшествием) на весь Советский Союз. Сомнительно, что где-нибудь ещё выездная сессия столкнулась с таким неслыханным противодействием советскому Кривосудию.

Даже сейчас, по прошествии более, чем 80 лет после описываемых событий, такое неслыханно дерзкое, вызывающее поведение в суде Ледвича вызывает возмущение до дрожи у всех добропорядочных их. Это ж надо такое учинить! Вместо того, чтобы послушно подставить голову под пулю палача, этот умник вылез со своей чисто еврейской манерой повыпендриваться. Выставил славные органы НКВД в дурацком свете. И не где-нибудь, а в советском нашем суде! На пару с Жалниным устроили в суде комедию, превратили священное действие советского Кривосудия в балаган!

Тут, разумеется, есть вопросы, на которые, в принципе, не может быть ответов. Так что же, по большому счёту, спасло жизнь Ледвичу 14 мая 1938 года? Жалнину, понятно, спасла жизнь его хитроумная уловка по зашифровке фразы «ПОКАЗАНИЕ ЛОЖНО». Но ведь Ледвич ничего подобного в своих показаниях и заявлениях не зашифровывал… Отказался от показаний? Так многие отказывались, и, тем не менее, были приговорены к расстрелу.

После «исторического» заседания Военной Коллегии 14 мая 1938 года в жизни Ледвича началась «новая полоса». И, хотя злоключений на его голову обрушилось, быть может, на порядок даже больше по сравнению с первым периодом в застенках, тем не менее, смертоносный «кризис» в его жизни прошёл. Судьбе было угодно оставить его в живых, и (как показали последующие события) он сумел воспользоваться дарованным шансом.

Подлинная история пишется по материалам тайных агентурных сообщений разного рода стукачей и осведомителей, как «на Зоне Большой» (на так называемой, «воле»), так и «на Зоне Малой» (в камерах и концлагерях). Все эти высокопатриотичные «бла-бла-бла» про «всенародный энтузиазм» и «благородные порывы» выглядят жалкими и неубедительными по сравнению со стукаческой «Правдой жизни». На каких олухов они рассчитаны?..

В августе 1938 года, когда «сентябрьский» расстрельный список для куйбышевских деятелей, не попавших в более ранние списки, составлялся полным ходом, сотрудники Управления НКВД специально из-за Ледвича пошли на такую особую меру, как допросы о нём заключённых, отбывающих концлагерные сроки. Выяснились жуткие вещи.

8 августа 1938 года з/к Ермолаев В.В. (бывший начальник Сызранского горотдела НКВД) поведал следователю, оперуполномоченному 3 отделения ОМЗ УНКВД Е. Эппле о неслыханно возмутительном поведении Ледвича в тюрьме, да ещё и находясь под следствием:

«Ледвич в камере разбалтывал государственные тайны, инструктировал арестованных поляков о секретной директиве ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 8 мая 1933 года». (УКГБ по Куйбышевской области. Архивное подразделение. АСД № П-5193 П.Б. Ледвича, И.И. Даниэлюса и П.Н. Рудакова, том 2, л. 148).

10 августа 1938 года з/к Ионцев Иван Маркович (тоже бывший сотрудник НКВД) рассказал о разговорах Ледвича в тюремной камере:

«В камере Ледвич говорил, что на суде Военной коллегии слушать его не стали, а постановили вернуть дело на доследование…». (там же, лл. 145-146).

Интересно знать, с чего б это судьи проявили по отношению к Ледвичу столь нетипичный гуманизм, если и «слушать его не стали»?

Второй раз П.Б. Ледвич спасся от смерти в сентябре 1938 года.

Тут в его пользу сыграл «общий фактор». Он оказался в огромной группе счастливчиков со всего СССР, которым по капризу тогдашних вождишек были сохранены их жизни. Почти всех фигурантов Куйбышевского расстрельного списка от 29.09.1938 года (187 из 188, кроме З.С. Комаровского) миновала скорбная участь, и они остались в живых благодаря общему изменению всей карательной политики в СССР. Будь «запущен» сентябрьский список двумя-тремя неделями раньше, не миновать было бы его фигурантам расстрела. Но завизирован он был 29 сентября 1938 года, когда главарями не поддающегося никакой логике советского квази-социализма уже готовились «эпохальные» новации вроде знаменитого постановления «О прокурорском надзоре». Расстрельные «Тройки» были расформированы, составление расстрельных списков утратило массовый характер и они стали готовиться лишь эпизодически, просто ради садистского удовольствия высших властных бонз.

Всего этого Ледвич, перекидываемый из одной тюремной камеры в другую, конечно же, не мог знать. Все эти (и многие другие) изумительные нюансы «тайной кухни преступлений» открылись лишь спустя полвека от описываемых событий. Списки какие-то… Резолюции Сталина и его приспешников… Фантастика. «Не может такого быть»! У нас?! Такое?! Клевета!!! ФЭ`ик-ик.

С осени 1938 года, когда были ликвидированы расстрельные «Тройки», и списки расстрельные поуменьшили свои масштабы, следствие «по Ледвичу» пошло по «затухающей» траектории. Документооборот второй стадии следствия (1938-1940 годы) наталкивает на мысль о том, что следователи Управления НКВД были озадачены не столько необходимостью засудить на реальный срок абсолютно невиновного человека, сколько стремлением выйти из сложной ситуации, как сейчас пишут, «с наименьшими репутационными потерями». Надо было решать, что делать с человеком, против которого не было никаких обвинительных данных, не отпускать же его на свободу. Для таких ситуаций и существовало Особое Совещание при НКВД СССР.

5 июля 1939 года Врид начальника 2 отделения 2-го (Секретно-политического) Отдела УГБ УНКВД (к тому времени Секретно-политический отдел поменял свою нумерацию и из 4-го превратился во 2-й) Максимов своей властью «Постановил» объединить в одно общее «дело» уголовно-политические «дела» П.Б. Ледвича и бывших председателя облсуда И.И. Даниэлюса и Прокурора города Куйбышева П.Н. Рудакова.

В «объединении дел» присутствовал и комичный момент: в одну группу свели натуральных «фриков» Куйбышевской юстиции. Вообще говоря, «повезло» областной Фемиде с её «первыми» лицами!

Один (Ледвич) – «на пару» с Жалниным 14 мая 1938 года устроил комедию прямо в комнате суда выездной сессии ВК ВС СССР. Такое поведение Ледвича и Жалнина можно рассматривать как своеобразный пинг-понг: вы нам – свою комедию, а мы вам – свою. Игра «Двое – на трое». После убедительной победы команды Жалнина-Ледвича «мяч перешёл на территорию» экзекуторов.

Другой (Даниэлюс) подло скрылся, смылся, бежал (!) от карающей руки Советской Юстиции, как распоследний форточник. 19 сентября 1937 года заместитель секретаря парторганизации Куйбышевского облсуда Ф.Л. Апраксина направила 1-му секретарю Куйбышевского ОК ВКП(б) П.П. Постышеву информацию о том, что «…бывший председатель облсуда Даниэлюс неизвестно, куда скрылся, не является в учреждение и по проверке на квартире его тоже не оказалось». (ПАКО. Фонд 1141, опись 18, дело 17, лист 313). Чуть позже, весной 1939 года (04.1939-05.1939) Даниэлюс даже попал в небольшой списочек Управления НКВД – числился в группе лиц, выехавших «в неизвестном направлении» после их исключения из партии (И.Ф. Лайторенко, И.М. Висмонт, А.П. Штыкова, О.А. Хохлун, П.П. Редченко, В.И. Гришин). По данным Куйбышевского обкома ВКП(б) все эти крайне недисциплинированные граждане «на вызовы через печать не являлись, не апеллировали». (ПАКО. Фонд 656, опись ХХ, – Персональное дело М.И. Пшенникова, на 1939 год). Понятное дело, при таком раскладе Даниэлюса объявили во Всесоюзный розыск – по «Требованию» Управления НКВД СССР по Куйбышевской области, с санкции прокурора Куйбышевской области (нового уже прокурора, разумеется, не Жалнина и не Ледвича).

Полтора года – с сентября 1937 года по февраль 1939 года – Даниэлюс нагло бычил маляром, жрал советский хлеб, вместо того, чтобы честно загибаться в тюремной камере, а затем в концлагере. А раньше-то сей оборотень прикидывался председателем областного суда! Да вы только почитайте (почитайте!) перечень его увиливаний от карательных органов:

  • 14.12.1937-08.02.1938 – маляр на строительстве курорта «СтройМенджи» (Грузинская ССР); уволен по окончании работ;
  • 17.02.-09.03.1938 – маляр в доме отдыха «Синоп» (Грузия);
  • 10.03.-09.07.1938 – маляр на строительстве объекта (Абхазская АССР Грузинской ССР);
  • 28.07.-10.10.1938 – маляр в ремонтно-строительной конторе Кагановичского районного жилуправления (РЖУ), Краснодарский край;
  • 07-31.12.1938 – на временной работе на базе «Главкожобувьпром», Краснодар;
  • 08.02.1939 – на момент ареста – маляр в «Главкожобувьпроме», Краснодар.

Третий (Рудаков), вообще, не имел никаких данных ни к аресту, ни, тем более, к осуждению на концлагерь. Юмористы – вся «троица». Каждый достоин отдельного повествования, а не только Ледвич.

Особо характеризует антиобщественный облик всей троицы важнейший процессуальный документ под названием «Меморандум» от 19.08.1939 (см. том 1, лл. 85-94). Это – своего рода, вопросник, дающий представление о моральном облике находящихся под стражей лиц.

На вопрос № 14 «Меморандума» «Можно ли вербовать осуждённого и для какой работы?» по Ледвичу был записан такой ответ: «Вербовать нельзя, может оказаться двурушником».

На вопрос № 13 «Меморандума» «Какие особенности необходимо учесть при агентурной разработке осуждённого?» по Рудакову записан ответ: «Замкнут, лицо, способное на провокационные поступки»;

На вопрос № 14 «Меморандума» «Можно ли вербовать осуждённого и для какой работы?» по Рудакову значится тот же ответ, что и у Ледвича: «Вербовать нельзя, может оказаться двурушником».

По бывшему председателю Куйбышевского областного суда И.И. Даниэлюсу ответы «Меморандума», вообще, на грани юмора.

На вопрос № 13 «Меморандума» «Какие особенности необходимо учесть при агентурной разработке осуждённого?» ответ: «Замкнут, трудно идёт на знакомство с новыми лицами. В своих действиях осторожен. Может пойти на связь с лицами по профессии малярами и каменщиками».

На вопрос № 14 «Меморандума» «Можно ли вербовать осуждённого и для какой работы?» ответ: «Нельзя, сам подлежит активной агентурной разработке как подозреваемый по шпионажу».

Подписали «Меморандум» начальник Следчасти УГБ мл. лейтенант ГБ Генералов и нач. 2-го отделения 2-го (СПО) отдела УГБ мл. лейтенант ГБ Максимов.


Полюбуйтесь, как говорится, каковы у нас тут век назад руководители местных органов юстиции! Двурушники. Провокаторы. Лицемеры. Уклонисты. Да ещё и «идущие на связь с малярами и каменщиками». А некоторые ещё и «по шпионажу» подозревались.


Особая тема – ухищрение Н.П. Жалнина с его зашифровкой в показаниях словосочетания «П-О-К-А-З-А-Н-И-Е Л-О-Ж-Н-О» на суде ВК ВС СССР 14 мая 1938 года.

Некоторые современные «песатели» в своих «песаниях» странным образом объясняют действия Жалнина стремлением насолить следователю НКВД. Процитирую одно из таких чудес планетарного алогизма:

ВНИМАНИЕ! ЦИТАТА ИЗ СОВРЕМЕННОЙ КНИГИ:

«Один из прикреплённых к Жалнину следователей, прочитав заявление, удовлетворённо хмыкнул:

  • Давно бы так. Кишка-то тонка. Рано или поздно, а в злодеянии всё равно признался бы;
  • Глубоко заблуждаетесь;
  • Как?! А это? – потряс заявлением следователь;
  • Именно так, как я написал. Прочтите предложения, где начальные, заглавные буквы я умышленно вывел жирно;
  • Посмотрим.

Следователь сложил нужные буквы нужных слов, получилось: ПОКАЗАНИЕ ЛОЖНО. Причмокнул языком:

  • Це-це-це! Акростих в прозе. И на что сие художественное произведение нацелено?;
  • На то, что никакого враждебного выпада я не совершил;
  • Это приберегите для последнего слова…» («Белая книга», том 2, стр. 146-147).


По правде говоря, нет никаких сил читать ЭТО. Гениальщину эту. На какого «читателя» ЭТО рассчитано?

Шифровка Жалнина, будь она раскрыта на стадии следствия НКВД, никоим образом не дошла бы 14 мая 1938 года до внимания судей выездной сессии ВК ВС СССР. В арсенале следователей существует миллион способов принудить подследственного подписаться под всем, что им выгодно. Совершенно понятно, что свою тайнопись Жалнин готовил не ради «це-це-це» следователей куйбышевской политохранки, а для предстоящего суда. Какой ему был смысл лишний раз злить следователей, да ещё и без конкретной пользы?! И, что самое главное: он добился своей цели – приговор 14 мая 1938 года не выносили, «дело» направили на новое следствие.

Каковы же были итоговые результаты хитроумной уловки Жалнина? Ну, во-первых, продлил себе жизнь на 10 месяцев (если прозябание в подвалах политохранки можно назвать «жизнью»). Во-вторых, сам того не желая, спас от убийства своего сменщика по должности областного Прокурора – Ледвича. Не сотвори Жалнин своей выходки, она были бы убиты еще 14 мая 1938 года, в день судилища.


К сожалению, Жалнину не повезло так, как Ледвичу. Его угнали в Москву и уже там расстреляли 10 марта 1939 года по приговору всё той же Военной Коллегии Верховного суда СССР. Можно предположить, что такой несчастливый финал жизни Жалнина был предопределён тем, что он длительный период работал вместе с «патентованными» «врагами народа» – руководителями Куйбышевской области В.П. Шубриковым и Г.Т. Полбицыным. Чего не было в биографиях тех же Ледвича и Даниэлюса. Но это лишь предположение.

Постановлением Особого Совещания при НКВД СССР от 19 ноября 1940 года, во внесудебном порядке, П.Б. Ледвича приговорили к 8 годам заключения в «исправительно-трудовом лагере» (вместе с «подельниками» И.И. Даниэлюс и П.Н. Рудаковым). Рудакову «дали» всего 5 лет, как человеку, на которого вообще не было никаких обвинительных материалов.

24 сентября 1946 года Ледвич был освобождён из заключения по отбытию срока. Работал по найму в «Колымснабе» и 5 апреля 1948 года был уволен с работы в связи с «выездом на материк».

1948-1951 – жил в городе Коростень Житомирской области Украинской ССР.

На июль 1951 года занимал должность начальника планового отдела завода «Стройдеталь» (гор. Коростень).

02.08.1951 – арестован Житомирским Управлением Министерства госбезопасности СССР.

19.12.1951 – осуждён к ссылке во внесудебном порядке постановлением Особого Совещания при МГБ СССР от 19.12.1951. Отбывал ссылку в селе Абак Красноярского края.

07.03.1956 – реабилитирован, уголовное дело отменено за отсутствием состава преступления.

На февраль 1957 года (как уже отмечалось в начале повествования) жил в Станиславской области УССР. Финита ля… что?




Данный материал составлен на основании исторических документов, содержащихся в разных архивах партийной, государственной и ведомственной (УКГБ) принадлежности:

  • УКГБ по Куйбышевской области. Архивное подразделение. Архивно-следственное дело № П-5193 (объединено с И.И. Даниэлюс и П.Н. Рудаковым). Исследовано в 01.1992.
  • УКГБ по Куйбышевской области. Архивное подразделение. Архивно-следственное дело № П-5574 (М.Б. Вермул). листы 409-412. Изложены обстоятельства судебного заседания 14.05.1938 года по делу Н.П. Жалнина; там же, л. ХХХ – Обзорная справка по делу Н.П. Жалнина.
  • Личное дело М.Б. Вермул на 1937 год. ГАКО. Фонд Р-2103 (СВ Крайпотребсоюз), опись ХХ, дело ХХХ (Личное, за 05.11.1930-21.08.1937).
  • ПАКО. Фонд 1141, опись 18, дело 17 (переписка Куйбышевского крайкома ВКП(б) с органами суда и прокуратуры за 01.-12.1937), листы 110-113, 116, 142-145, 206-209 (доносы Ледвича на имя Постышева о преступных действиях должностных лиц разных организаций Куйбышевской области).
  • «Белая книга», Самара, том 2, 1997, стр. 123 (персоналия).

    Даты написания настоящей статьи:

05.05.2023
08.05.2023
11.05.2023


Размещено 08.02.2025 года